- Как поедем? - спросил я свою жену, когда мы вышли из "Какаду". - М-м-мне ввсе раввно. Да, результат дегустации коктейлей был отличный. Жена очень неуверенно передвигала свои ножки, обтянутые тонкими чулками. Светлое короткое платье игриво развивалось под дуновением легкого ветерка. Летняя ночь очаровывала. Ленинский проспект горел разноцветными огнями, мимо пролетали сверкающие машины.
Я махнул рукой - желтое такси, скрипнув тормозами, остановилось. За рулем сидел весьма упитанный кавка-зец с благородной сединой на голове. Мы быстро договорились о цене и я стал загружать на заднее сиденье свою лю-бимую, которая уже развезло полностью. Я сел рядом с ней. Мы поехали. Водитель оказался приветливым, постоянно что-то балагурил.
Я попросил не торопиться - ночные улицы были красивы. Жена повалилась мне на плечо, платье слегка за-драно, коленки игриво расставлены. Я уже завелся еще в клубе, где она очень расковано танцевала с двумя весьма смуглыми юношами. Теперь добавился и подмеченный мной оценивающий взгляд этого кавказца, который внима-тельно следил за движением ее тела, когда я загружал жену в машину и меня полностью захватила волна возбуждения
Я обнял ее за плечи и поцеловал долгим глубоким поцелуем. Она ответила страстно, обхватив меня за шею. Водитель как-то на минуту осекся, рассказывая очередную историю. Я оторвался от горячих губ жены и посмотрел на него. Он понимающе улыбнулся и кивнул своей седой головой, как бы утверждая наше занятие.
Я осторожно наклонился к влажным приоткрытым губам своей супруги и нежно проведя по ним языком, про-должил глубокий поцелуй. Жена полностью обмякла в моих руках, ее тело начало дрожать. Поудобней расположив-шись на сиденье, я притянул к себе трепещущее тело жены. Теперь получилось, что она полулежала на сиденье. Не переставая ее целовать, я начал поглаживать ее ножку, постепенно поднимая руку все выше и выше. Вскоре моя ла-донь коснулась резинки чулка. Я оторвался от ее губ, она глубоко выдохнула. Водитель оглянулся, посмотрел на меня, на жену...
Несколько раз ночью, вовремя прелюдий мы вместе фантазировали, как она будет показывать свои интимные места незнакомцам, которые будут не только смотреть но и возьмут ее потом. Все это ее жутко возбуждало, но реали-зовать эти фантазии всегда стеснялась. Я был настолько возбужден ее поведением в клубе, что мне просто не терпе-лось показать все ее прелести сейчас этому южанину.
Моя рука уже поглаживала тоненькую ткань ее трусиков. Я откинул подол платья. Кружевные трусики плот-но облегали ее животик. Просунув руку в ее трусики, мои пальцы просто утонули в ее соках. Большие губы были на-бухшие и полураскрытые. Я провел пальцем от входа во влагалище вверх, нашел крупную горошинку ее клитора и слегка покатал ее пальчиком. Стоны наслаждения вырвались из ее груди.
- Я сейчас покажу ему твою киску. Хочешь, чтобы он увидел твои губки? - прошептал я жене на ушко. Она закрыла глаза и отрицательно помотала головой, заливаясь краской. - Нет, ты хочешь, что бы я показал ему твою влажную киску - я прошептал ей, горячо выдыхая прямо в ее ушную раковину.
Жена, не открывая глаз, застонала и уткнулась лицом мне грудь, будто пряча от стыда глаза. Пальцами, кото-рые находились в ее трусиках я почувствовал, как в этот момент сократилось ее влагалище и просто брызнуло соками.
Машина остановилась у светофора. Водитель обернулся и внимательно рассматривал супругу, преимущест-венно ниже талии. Я посмотрел на него и улыбнулся. - Харошая дэвочка! - сказал он, не мигая разглядывая супругу, которая отвечала стонами на каждое мое движение пальцем между влажных губ ее вагины. Сзади нетерпеливо про-сигналила машина. Мы поехали дальше. До дома было уже не далеко.
Я стал стаскивать трусики. Жена сама помогла их снять полностью и начала расстегивать мне брюки. Вскоре мой напряженный член был на свободе. Она обхватила его рукой и наклонилась к нему приоткрытым ротиком. - Ка-кой он большой и твердый! - прошептала она. Водитель обернулся и усмехнулся. Жена первый раз встретилась с ним глазами и смущенно отвернулась. Ее влагалище не замедлило отреагировать новой порцией секрета, который тут же струйкой потянулся за моими пальцами. Я повернул ее к члену, которого она продолжала легко поглаживать по всей длине. Она слизнула выступившую капельку с головки члена и принялась ласкать его своим замечательным ротиком. Что бы было удобней, я отодвинулся в самый угол сиденья и притянул ее к себе. Она наклонилась и продолжила. Я стал тихонечко поднимать ей платье на спину, оголяя ее попку. Вдруг она выпустила член изо рта и громко застона-ла. Я увидел как по-хозяйски и бесцеремонно здоровая рука водителя легка ей на промежность. Жена громко кончила.
Я поудобней устроился на сиденье и посадил жену на колени лицом вперед и ввел ей свой член на всю глуби-ну. Под ее громкие стоны я вскоре выпустил в нее хорошую порцию спермы. Она была близка к оргазму, но я решил не дать ей кончить.
Мы подъезжали уже к самому дому, а живем мы рядом с лесопарком. Водитель посмотрел на нас и отвлечен-но махнул рукой.
Жена продолжала с закрытыми глазами сидеть у меня на коленях с разведенными ногами. Из ее полураскры-тых губ по нежной коже бедра тянулась струйка белой жидкости. Я просунул руку и пальцем начал катать ее крупный клитор. Она громко застонала. Машина остановилась около лесопарка, с одной стороны лес, с другой - пустырь.
Водитель обернулся. Прямо перед его лицом было лицо моей жены. Губы приоткрыты, горячее дыхание. Она открыла глаза и в этот момент здоровая ручища уверенно легла ей на живот. В глазах жены была смесь испуга, стыда и похоти. Это абсолютно не волновало кавказца. Его толстые пальцы нагло прошлись по всей длине ее половой щели. Я убрал руку, уступив ему место. Громкие стоны наполнили машину, но не на долго. Убедившись, что "дэвочка гото-ва", он убрал руку и грузно вылез из машины. Мне стало интересно, что будет дальше.
Он открыл нашу дверь и потянул жену за руку мягко и сильно. Жена подалась вперед. Я ей помог выбраться наружу и сам вышел через другую дверь. Он поставил ее раком на сиденье, выставив ее прелести в дверь, и спустил свои спортивные штаны.
Его член поразил меня - он был большой темный и очень толстый, с лиловой головкой. Даже в состоянии не полной эрекции он производил сильное впечатление. Глядя на этого монстра, я плохо представлял, как он поместить-ся в моей супруге. Заметив, что я смотрю на его член, он довольно заулыбался, кивнул мне, что бы я подошел. Я по-дошел поближе. Его пальцы вовсю орудовали во влагалище жены, которая соблазнительно раскачивала своей попкой. Из ее влагалища сочилась влага, перемешанная с моей спермой.
- Ай, харошая дэвочка! Свэжая! Харашо! Своими большими пальцами он уверено раскрыл ее большие губы и приставил головку к входу во влагалище. Жена замерла. Он надавил сильнее и вскоре головка с трудом, несмотря на то, что там все хлюпало, вошла в нее. Я стоял, завороженный зрелищем, как блестящие, набухшие от прилившей кро-ви, половые губы моей любимой супруги, плотно обхватывают толстый, с жилами, темный ствол. Он начал медленно, наслаждаясь, вводить ей до самого основания и выходить почти полностью. Жена просто потеряла всякое чувство ре-альности от нахлынувшего наслаждения. Она уже не просто стонала, а хрипела, голова металась по сиденью. С каж-дым обратным движением за стволом тянулись струйки ее секрета. Наконец он ускорил движение и вскоре закряхтел и стал кончать. Содрогаясь всем телом, он затопил ее влагалище таким количеством спермы, которого хватило бы на пятерых. Он достал свой слегка обмякший член и тут же из влагалища потекла сперма. Жена просто сползла на сиде-нье и все еще продолжал вздрагивать всем телом от последнего оргазма, который буквально лишил ее чувств.
- Давай суда сваю дэвочку!
Я стал доставать ее с сиденья. Все было в липкой сперме. Не удержавшись, я просунул руку в ее промежность - она просто провалилась в ее мокрое и растянутое влагалище. Она с трудом встала на ноги, я подхватил ее и подвел к нему. Жена не мигая смотрела на его раздутого монстра. Водила накрыл ее грудь своей широкой ладонью и несколько раз сжал. Жена закрыла глаза и тихонько застонала. Я стоял и поддерживал свою супругу. Вдруг водитель взял за по-дол платья и стал стаскивать его. Я расстегнул молнию и помог ему снять его. Теперь жена стояла в одних чулках, те-лесного цвета с широкими кружевными резинками, на которых были крупные влажные пятна. Волосы на лобке были мокрыми и слипшимися.
Водитель довольно улыбаясь принялся ощупывать своими ручищами все тело моей любимой. Его руки за-держались на ее ягодицах, он притянул ее к себе и принялся интенсивно сжимать их, разводить в стороны. Из влага-лища в несколько струек сочился коктейль из соков жены и спермы водителя. Как хозяин положения, водитель при-слонил ее к машине и подозвал меня. Я подошел. Мой напряженный член просто рвался из штанов. Я достал его и стал легко массировать, твердый как камень, ствол. Его здоровый член был раза в два больше по всем параметрам моего.
- Ну и какой большэ? - спросил он с усмешкой. Жена кивнула в его сторону. - Правилно дэвочка! Тэбэ нра-вятся правилные мужики? Да? Жена кивнула и закрыла глаза. Он раздвинул ей ноги и стал вводить в нее свою дубину. Головка все так же с трудом прошла в уже разработанное отверстие. Из глаз жены брызнули слезы, изо рта начали вырываться стоны наслаждения и боли. Я во все глаза смотрел как его толстый член все глубже и глубже входит в нее. Вот он вошел полностью, на лице водителя читалась нескрываемое наслаждение. Он на мгновение замер и потом на-чал быстро двигать членом на всю длину. Я смотрел, как его мошонка подтянулась, как выходя из влагалища она та-щит за собой струи ее жидкости и как они стекают по ее бедрам. Волны оргазма начали накатываться одна за другой и вскоре мне показалась, что жена кончает при каждом его вхождении в нее на всю длину. По лицу этого довольного кавказца я видел как он просто балдеет от каждого движения во влагалище моей супруги. Я же стоял рядом и уже просто обалдело наблюдал за всем этим действом, постоянно дроча свой член.
Он не торопился. Я присел, и попытался достать рукой до промежности жены. Он одобрительно посмотрел на меня сверху вниз. Я смело просунул руку, и пальцем стал пробираться к анусу жены сквозь приплюснутые к машине ягодицы. Вскоре я уже массировал колечко ануса. Жена замотала головой. - Нэ хочэт дэвочка, нэ мучай - сказал он. Его тяжелая мошонка задевала о мою руку. Когда я вытаскивал руку, в этот момент его поршень выходил из нее о в моей руке оказалась его мошонка. Я приподнял два тяжелых больших яйца в ней и слегка покатал их. Ему понрави-лось. Я не убрал руку и стал массировать его яйца. Было приятно ощущать их тяжесть в руке. Наконец он тяжело за-дышал и резко вогнал свой член так, что жена лишилась чувств и просто повисла на его монстре. Я стал сильнее сжи-мать мошонку, чувствуя, как он содрогается всем телом, выстреливая здоровые порции спермы в лоно моей любимой. Отдышавшись, он вытащил свой член, я убрал руку. Жена стала сползать на землю. Мы подхватили ее и посадили на сиденье в машину. Она упала и теперь лежала с раскинутыми ногами, из огромной дыры ярко красного цвета, которая образовалась на месте входа во влагалище, прикрытого нежными губкам, вытекали ручейки спермы и ее соков. Я сто-ял с торчащим из ширинки членом, который весь был в секрете, просто льющимся из головки.
- Ну как, понравилось? - спросил я его.
- Да! Хорошая дэвочка, гдэ взал?
- Это моя жена, решили немножко развлечься.
- Почэму нэмножко? Надо много.
- В другой раз.
- Дагаварилис. Завтра. Сэгодна поздно ужэ.
- Вернее рано - на часах было уже полчетвертого.
Начинало светать. Я опустил взгляд на его член. Монстр был таким же толстым, хотя и не твердым. Мой тор-чал к небу.
- Так и будэш стоять? - спросил он кивнув на мой член. Я наклонился в машину. Жена спала. Я подтянул ее тело за ноги поближе и стал пристраиваться к ее дыре. Водила стоял рядом и гладил свой болт с довольной улыбкой на лице. Я приставил к ее входы головку и она не встретив ни какого сопротивления просто проскользнула вовнутрь. Я даже не чувствовал стенок влагалища, обычно плотно обхватывающего моей член. Я попал в горячую влажную ва-гину, растянутую до неимоверных размеров и заполненную спермой до краев.
Водитель внимательно наблюдал, поглаживая своего монстра. Я с хлюпаньем входил в нее, моя мошонка бы-ла в липкой массе, вытекающей из ее вагины. Я стал интенсивнее долбить ее. Мои яйца шлепались о ее промежность. Я чувствовал приближение оргазма. Я выстрелил в жену самую большую в своей жизни порцию спермы. Я кончал минуты две. Жена даже не прореагировала.
Мы подняли ее почти безжизненное тело, залитое спермой с ее соками и с трудом натянули на нее платье. Оно тут же прилипло к ее телу.
Водила достал с сиденья ее трусики. - Остав мнэ на памят. - Хорошо, забирай. - Когда далшэ развлэчомса? - Договоримся.
Мы забросили тело жены на заднее сиденье и остались на улице перекурить. Он дал мне свой телефон, сказал, что ему очень понравилось и готов продолжить, когда я захочу и может позвать своих друзей, которые тоже не отка-жутся. После этих слов у меня стал подниматься член и утвердительно ответил, что вскоре придумаем развлечение, я позвоню.
Он довез нас до дома, проводил до подъезда и по его глазам я понял, что приключения для жены могут на-чаться и раньше моего звонка. Так это и случилось.
Моя Алёнка и не догадывалась, что я с ней сотворил в Новогоднюю ночь! С Саньком мы обменялись номерами мобильников, а потом стали переписываться и по мылу. Моя жена вела обычную, размеренную жизнь, семья - работа - семья... В то время, как я вёл активную переписку с тем, кто её трахнул по моей просьбе, но без её согласия!
Я выяснил, что Саньку 21 год,( а не 25, на которые он выглядел ) и что он недавно вернулся из армии. У него есть девушка, зовут Таня, которая учится и работает, а главное, что он запал на мою 35-летнюю жену! И не просто запал,а его член просто лопается от того, что он имел Взрослую, Замужнюю тётку!А главное,его возбуждал тот факт, что моя жена очень быстро надралась до чёртиков и распахнула все свои отверстия первому встречному.Оказалось, что его матери 43 года и его отец ушёл от них 10 лет назад, когда Саше было 11, а ей 33. Через полгода после развода, его мать стала поддавать, тогда-то он впервые увидел все её интимные места.С этого момента его и стали возбуждать пьяные женщины, так как они себя не контролируют и с ними можно делать всё, что захочешь!Он нигда не покушался на мать, ведь мать - это святое, но при виде симпатичной женщины, которая идёт по улице нетвёрдой походкой, член его начинал шевелится в штанах! Ему до сих пор приходится видеть, как его мать совершенно пьяная.голая шатается по квартире, выставляя напоказ свои груди,лобок покрытый чёрными волосиками и очень круглый зад, не обращая внимания на взрослого сына!
Прошло полгода! Итогом общения, стал наш с ним сговор...
...Сын был к тёщи на даче, на каникулах.
Я встретил жену в пятницу с работы.Только она села ко мне в машину,я всучил ей в руки банку коктейля 0,5(казанова. водка с дыней) , ей эта химия нравится и пьянеет она быстро!
-А чего мы не едем?
-Жду когда допьёшь. На ходу не удобно!
Я знал, что после 0,5 коктейля, тормозов уже не будет!Ленка любит выпить,а пить не умеет совсем! Заводится с первого глотка и остановиться не может!На первую банку ушло мин 10! Достаю из "бордачка" вторую и протягиваю ей!
- Я не поняла,мы ехать будем или где? И по какому поводу пьём?
- Лен, ну расслабься, пятница, я хочу своей любимой жене сделать приятно! Пей, а потом поедем.- ответил я, про себя думая кому будет приятнее ей, Саньку, или мне?!
Вторая банка растянулась минут на 15,а я наблюдал, как она глотает, и как алкоголь разливается по её жилам приводя её в нужную кондицию! После литра коктейля, глазки её заблестели, а язык развязался. Пол-дела было сделано - Лена опьянела! И не просто опьянела, а уже бухая реально, а главное завелась девочка! Я знал, что сегодня, Лена уже не сможет сама снять с себя белый джемпер, который она надевала на себя утром и обтягивающие джинсы, так плотно облегающие её задницу!Ведь дома - водка, пиво, шампанское, 0,7 мартини и грейфрутовый сок! Ведь она это всё - так любит!!!
И тут у меня зазвонил мобильник. ( Саня был сзади и увидел, как загорелись стоп-сигналы у моего авто! Это был условный знак.)
- Алён,к нам хочет зайти мой приятель! Мы вместе работаем! Ты не против?-спросил я отодвинув трубку от уха и прикрыв рукой.
- Ну если не на долго.- язык её уже слегка заплетался!
...Саша зашёл минут через 15 после того, как мы пришли домой, с бутылкой коньяка! Мы расположились на кухне, Лена на скорую руку сделала закусок, Я достал водку, мартини сок и стал наводить жене коктейль! Сашок пил коньяк, я водочку, а Ленка коктейль, водка+вермут+сок, причём водки я наливал в каждый последующий коктейль больше, а сока меньше. После часа наших посиделок,когда мартини закончилось,Лена совсем опьянела, непонимающими глазами она смотрела прямо перед собой и несла какую-то чушь заплетающимся языком, глаза её были уже мутными, а выражение лица глупым!
- Алёна! Может шампусика?-спросил я, уже раскупорив бутылку шампанского, и не дожидаясь ответа,налил ей в пустой бокал, где до этого был коктейль!
- Я т-ака-ая пья-ааа-наа-я! Я не-е-е бу-у-у-ду! Я баи-и-иньки-и! - Она уже еле говорила! Я подмигнул Сане, и он понял!
-Лен, а за знакомство мы с тобой не пили! Надо на брудершафт и да дна! Ты не против?
-Ка-а-ак му-у-ууж. Я не-е-е про-о-ти-ив!Писа-ать хочу-у!
Я помог ей встать и она на заплетающихся ногах, по стеночке пошла в туалет.Перед нами предстала её жопа в плотно облегающих джинсах без карманов, а шов по-середине подчёркивал её половинки! Она зашла в туалет держась зв косяк двери двумя руками! Не знаю, заметил-ли Саша,но я обратил внимание на то, что моя жена оставила дверь в туалет - открытой! В это время я взял её бокал с шампанским, треть вылил в раковину и долил до краёв водкой!Бокал был грамм 300, поэтому 100гр водки + 200 шампуня - это адская смесь для Ленки, уже изрядно пьяной! Саня посмотрел на меня вопросительно.
-Ты же говорил, что хочешь Лену сам накачать до полной потери ориентации, вот тебе шанс, после этого коктейля, моя жена с этого стула уже сама не встанет и переходит в твоё полное распоряжение! Только и таскать придётся её тебе! Или ты против?!
В этот момент из сортира послышалось " Журчание ручейка",судя по звуку из Ленки выбивалась очень мощная струя мочи!
-Я за!Жопа у неё отпад! - тут-же ответил Саня, взял её бокал, сделал глоток и долил ещё водки!
Лена вышла из туалета и поплыла к нам на кухню. Джинсы были расстёгнуты,она еле-еле передвигала ногами.
-Лен,так на брудершафт! - Саша присел рядом с ней на корточки и протянул ей бокал.У него в руке была рюмка коньяка, у неё бокал с адской смесью, я налил себе пол-стакана водки, их руки переплелись.
-До дна, до дна-повторял он,выпив своё и подталкивая рукой дно её бокала!
Она выпила до дна! В первый момент зажмурилась, а затем он обхватил её голову рукой, своим ртом прильнул к её губам,и стал страсто целовать её в засос! Когда он оторвался от её губ, моей жены с нами уже не было! Точнее осталось только её тело,обмякшее и бесчувственное!
-Всё! Леночка уехала!-констатировал я, предчувствуя самое интересное.
Её голова повисла с широко раскрытым безвольным ртом, глаза совсем затуманились. Санёк стал её поднимать, но не удержал и она сползла на пол. Мы подняли её и вдвоём потащили в комнату. Ленку совсем развезло,голова и руки болтались, а ноги волочились по полу.Мы втащили её в комнату и положили на диван,задницей кверху.Она лежала на животе уткнувшись лицом в подушку и разбросав в стороны руки.
-Ну ты давай,не стесняйся!-сказал я.
-А я и не стесняюсь-ответил Саша начиная стягивать узкие джинсы с бесчувственного тела моей жены.Затем джемпер и трусы с лифчиком. Она осталась совсем голая!Затем он стянул свои джинсы, носки, снял футболку и остался в одних трусах, которые топорщились от набухшего члена так,что резинка трусов отодвиннулась сантиметров на 5 от его паха! Когда он снял трусы,перед моим взором предстал огромный член с огромными яйцами и раскрытой красной головкой!
Я видел как медленно раздвигая губки он вводил в неё свой член. Причем он даже не раздвигал - он все вминал внутрь, растянув её до предела и стал как поршень накачивать воздухом внутренности Лены, наращивая темп своих толчков. Она лежала без движения, только её огромные груди колыхались в такт Сашиным толчкам. От всего происходящего я тут же почувствовал, как мой член набухает и разделся.
-Давай вдвоём, ты ложись на спину, а я усажу её на тебя сверху и пристроюсь сзади. Только руками пошире её ягодицы раздвинь!-сказал я надрачивая свой торчащий член.
Я попытался усадить жену на Саню,но она просто повалилась на него грудью. Её жопа оказалась в очень выгодном для меня положении. Я взял из тумбочки какой-то крем и стал обильно смазывать её анус и свой член.Сашок уже во всю долбил её влагалище и сильно мял её задницу, раздвигая для меня её полужопия.Я приставил разбухшую головку к её узкой дырочке и стал медленно надавливать, думая, почувствует она или нет? Саша приостановился и ждал когда я введу свой член в её зад. Когда головка моего члена проскользнула, реакция со стороны супруги была нулевая. Ещё-бы, после такого количества выпитого алкоголя! Я погружался всё глубже и глубже, чувствуя как член наливается кровью.
Мы с остервенением трахали Ленку в два смычка. чувствуя члены друг друга через тонкую перегородку между вагиной и анусом. Через несколько минут его пенис запульсировал в её влагалище и он похрипывая стал изливать в неё своё семя. Я тоже не выдержал и выдернув член из Ленкиной жопы, чтобы не сделать ей клизму из спермы, стал обильно поливать её спину и ягодицы белой, мутной жидкостью!
Я уложил жену на спину и оставил спать. Из её раскрытого влагалища лилась Сашина сперма, стекая на простынь под ней, образовывая мокрое пятно. Её было много и она была белее и гораздо гуще, чем моя. Мы пошли на кухню, выпить и обсудить произошедшее. Посидели, выпили, было уже поздо, мы были пьяны и я ( как потом понял ) совершил роковую ошибку - предложил Саше остаться у нас, ведь впереди ещё два выходных!
Но это уже другая история! Часть 3 - Уже в пути!!!Продолжение следует!
Теперь Бархат ничего не понимал. Теперь он не знал, что делать. Ежик в тумане, слепой музыкант во мраке ночи, он не знал и не понимал, стоит ли шевелить рукой, двигаться вправо или влево, а если и двигаться, то с какой целью.
Еще вчера все было предельно ясно и просто. Всё выстраивалось в простейшую логическую цепочку событий и явлений; цепочка имела самое незначительное количество ответвлений и узлов. Утром светило солнце - на лоб водружались зловеще черные очки - легко догонялся строптивый трамвай - лекции тянулись долго и приторно, как конфета-тянучка - толчея до отвращения вкусно пахнувшей столовки обволакивала пчелиным гудом голодного студенчества - в тихой сиреневой аллее плавно взмахивали страницы толстой книги - кривились в неестественной суперменской ухмылке губы приятеля - с трудом, несмотря на жару, глоталось скверное водянистое пиво в грязной, но на редкость гостеприимной пивнушке на задворках вселенной - несколько пластинок в цветастых конвертах, устало прислонившихся к проигрывателю, вызывали непонятное уныние от невозможности решительного выбора музыки (она вся была одинаково хороша) - сероватого оттенка вечерняя прохлада боязливо вползала на балкон - и, наконец, о долгожданный миг на подступах к полуночи! умопомрачительных размеров морской бинокль приятной весомостью наполнял ладони.
Бархат ждал этой минуты. Ждал ежедневно и ежечасно. Опутанная дремотной вязкостью священная минута принимала осязаемые, хотя и невразумительные, формы, и засыпая, в мыслях он прижимал ее к себе и вместе с ней тонул в тягучей истоме сна. Всю ночь ему снилась эта минута, она плавала над ним в сиропе ночи, щекотала легким пухом крыльев. Просыпался он от радостного предощущения неизбежной и радостной встречи с ней, с этой минутой, приход которой представлял собой такой же неукоснительный закон, как смена дня и ночи.
Поэтому глаза Бархата распахивались сами, без всякого усилия с его стороны, и тяжесть предстоящих дневных забот не имела никакой власти над уверенным восторгом неизбежного счастья. Поэтому Бархата не пугали ни комсомольское собрание или поход к стоматологу или что-то иное из разряда неприятной необходимости. Поэтому ни предстоящий экзамен, ни очередное объяснение в деканате из-за пропущенного семинара не накладывали тени на его лицо, всегда светящееся ровным кротким светом. Поэтому ни дождь, ни снег, ни даже торнадо за окном не могли разрушить его всегда приподнятого, как у спартанца или деревенского дурочка, настроения. Впрочем, у дурочка могут отобрать какую-нибудь убогую, но милую его сердцу игрушку, спартанца огорчить малодушие соратника. Подложить Бархату заметную и ощутимую для него свинью судьба затруднялась. Невзрачной незаметной для окружающих минутой, песчинкой сокрушительного потока времени, он был защищен, как скафандром, от всех невзгод.
Если бы его попросили сказать, чем ему видится его душа, он не задумываясь назвал бы своей душой восхитительно искрящуюся субстанцию, которая постоянно грела изнутри его солнечное сплетение. Ту самую субстанцию, которой оборачивалась вожделенное мгновение, его мгновение, в дремотном преддверии своего начала, после которого в мире уже не существовало ничего, кроме могучего оптического туннеля, соединявшего его воспаленные глаза и тех двоих, слившихся в совершенном балете любви.
- Ну что, Байрон Верленович, (пауза, попытка заглянуть в глаза) - сегодня опять?
Ему нужно отвечать. Но, Господи, как не хочется! Как надоело...
- Что опять?
- Опять будешь смотреть? (нужно быть коброй, чтобы совершить такой кульбит шейными позвонками).
- Имеющий глаза да унюхает.
Что тут скажешь?! Приходиться отшучиваться. По-идиотски. По-другому не получится. На идиотский вопрос - идиотский ответ.
(Струйка дыма красиво тает на фоне небесной лазури).
- Значит будешь...(вздох тяжелый, как сама судьба).
Ариана - девушка тяжелых мыслей, подстать своему телосложению. Она внушительна, убедительна, монументальна. Особенно бедра. Они убеждают раз и навсегда - да! человек - царь природы! С такими мощными бедрами, растолкав (или просто придушив) всех остальных божьих тварей, человек не может не стоять на вершине... И при этом Ариана троюродная сестра Бархата, что само по себе мало что значит. Если бы не одно обстоятельство: Ариана без памяти влюблена в Бархата. Такая незадача.
Но даже факт ее влюбленности не был бы страшен, если бы она не испытывала жестокой внутренней необходимости постоянно наблюдать за объектом своей страсти. Наблюдать так, чтобы он постоянно чувствовал ее заботливый взгляд, а еще лучше и горячее взволнованное дыхание где-нибудь в районе затылка. Она могла часами сидеть напротив, за спиной Бархата, созерцать его прическу, лабиринт уха, складки на брюках, не произнося ни слова. Когда вас пристально разглядывают час за часом - это мучительно, но когда посреди четвертого часа наблюдений, вдруг из ничего и - самое главное - посреди тишины рождается глупый-преглупый вопрос - от этого взбеситься любой. Но Бархату нельзя позволить себе подобное удовольствие.
Весенние дни они проводили в аллее, неподалеку от храма науки. Бархат листал толстенный учебник по сопромату, старательно запоминая гигантские формулы. Ариана сидела рядом, тихонечко, почти не затягиваясь, покуривая болгарские сигареты.. Иногда она не выдерживала.
- Лучше бы ты завел себе нормальную девушку, ходил бы с ней в кино, готовился бы к экзаменам, дарил цветы или мороженное покупал.
- С тобой готовиться к экзаменам - самое милое дело, никто с тобой не сравнится в превращении учебного процесса в каранавал. - Непрочитанная страница переворачивается, потому что ничего другого с ней просто не сделать. - А мороженное...
Другой на его месте давно бы использовал толстенный кирпич учебника по наиболее верному назначению, обрушив его на голову Арианы. Голова ее выглядела так крепко, том "Сопромата" при всем желании вряд ли нанес бы ей сколько-нибудь ощутимые увечья , а воспитательная цель была бы достигнута.
- Держи-ка 15 копеек, мороженное продают за углом, ты знаешь.
Худшего оскорбления для Арианы не выдумал бы алкоголик дядя Леша, живущий с ней в одном подъезде и имевший отвратительную привычку в состоянии легкого подпития приставать к Ариане с неуклюжими комплементами, от которых она на пару недель впадала в чёрную меланхолию. Предложить ей в наглой, неуважительной форме мороженное! Как и все сладкое, мороженное в ее понятии относилось к категории ядов. Никотин же, напротив, представлялся не только не вредным, но и полезным для похудания веществом. Весьма и весьма.
- Вы свинья, Александр, - в подобных случаях оскорбленная Ариана всегда переходила на "вы", даже в общении с родственниками.
- Ну почему же? - Сдержанно-приветливая улыбка, делавшая Бархата похожим, как ему казалось, на американского президента, мягко заскользила по его лицу. - Мадам, даю ноготь на отсечение - вы ошибаетесь. Пари готов держать, что сказанное вами совершенно лишено всяких оснований. И более того, вы опасно заблуждаетесь. И заблуждение ваше особенно опасно от того, что носит характер наивный и искренний, Мадам...
Все. Сопромат остался не у дел. Уделом его теперь - служить подобием Евангелие, на котором в порывистом молитвенном жесте сжались пальцы Бархата.
- Мадам, уже падают листья...
Сигарета десантирует на газон - значит, поблизости появился чужак, который может быть смущен видом молодой благовоспитанной, но курящей девушки. Повернув голову, Бархат и в самом деле видит помятого мужичка, примостившегося неподалеку на скамейке. Но мужичок совершенно отрешён, и пристрастие Арианы к никотину его волнует также, как и объёмы выплавки стали в стране. Кажется, дело не только в нём. Цеппелин Арианы облаком повисает над скамьёй.
- Грязный вуайер!
Уходит. Шикарные бедра даже не шелохнутся, отвердев в приступе праведного негодования. Бархат брошен в омут недоумения по поводу словарного запаса и эрудиции девушки, проявлявшей и то, и другое с частотой солнечного затмения. Чуть поодаль, на другой скамье сидит щуплый человечек в задрипанном плаще из болоньевой ткани. У человечка огромные мохнатые брови, словно украденные с физиономии генсека. Зачем они украдены, не знает никто, в том числе и сам человечек. Найти на них управу он не в состоянии. Вот они сами по себе и прыгают по его лицу в угаре шаловливости, иногда застывая в замысловатых геометрических фигурах и начиная сначала свою уморительную круговерть. Рожи, которые строит человечек до того невероятны и омерзительны, что любой другой с содроганием бы отвел глаза. Но не Бархат. Он едва сдерживает смех.
Тепло и тихо на всей Земле. Даже в загаженной вонючей пивнушке, которой тихий и теплый свет июньского вечера дарит уют и спокойствие. Среди дюнообразных скоплений окурков, рыбных останков и прочих объедков расположились отблескивающие янтарем кружки Бархата и его приятеля. Посетителей на редкость мало, а те, что притаились в углах, на редкость скромны и незаметны. Бархат с приятелем стоят почти в самом центре зала за высоким столиком, и в их сгорбленные фигуры надежно уперт предзакатный солнечный столб. Когда Бархат смотрит на приятеля, ему приходится щуриться - и все равно, ему виден лишь колышущийся силуэт, плавящийся в яркой ауре. Надо бы отодвинуться, сменить позу или удалиться в тень, но Бархату лень двигаться, а приятелю все равно: он стоит спиной к светилу, пристально созерцает дно своей кружки сквозь толщу пива и монотонно гундосит, не обращаясь, кажется, ни к кому.
- Мне смешны твои представления о женщине. Если ты хочешь, чтобы у тебя что-нибудь когда-нибудь даже в самой малой степени получилось хотя бы с одной из них, тебе следует в корне поменять свои взгляды на женскую природу. Вот ответь мне на простой вопрос, абстрактный, заметь, вопрос: в круг твоих знакомых пробралась женская особь из совершенно иной социальной группы, например, маляр или, если тебе больше нравится, приемщица стеклотары…
Не обращая внимания на саркастическое хмыканье собеседника, приятель продолжает:
- Да… Сможешь ли ты иметь с ней такие же отношения, как, скажем, с учащейся музыкального училища или студенткой архитектурного института? Что - молчишь?
- Какая разница…
- Большая!
- Дай договорить. Какая разница кто она, а кто я. Главное то, что между нами.
Приятель на секунду цепенеет, сражённый чёткостью формулировки, но тут же приходит в себя.
- Хорошо. Поставим вопрос по-другому: считаешь ли ты, что женщину можно поставить на одну доску с мужчиной? Молчишь? И правильно делаешь. Потому что ты - никогда - не - задавал - себе - подобных вопросов. Ты всегда восхищался женщиной, но никогда не задумывался над тем что она и кто она.
Стараясь не ослепнуть окончательно, Бархат поднимает голову и неуклюже защищается:
- И что же: можно ставить ее на одну доску?
- Можно... Конечно... Если ты хочешь попасть в такое дерьмо, из которого тебе уже никогда не выбраться... Передай-ка мне бутербродик... Да. На другую какую-нибудь доску женщину ставить, может быть, и можно, и даже нужно. Но эта доска должна лежать не то чтобы рядом с твоей, а скорее поперек. Понимаешь?
Шел второй час их содержательной беседы.
Духота была подобна подростку - нагловатая, но тщедушная, недоразвитая. Ее развитию основательно мешал бармен Кеша, угрюмый тип, внушающий уважение мощностью носа, скул, и торса. Создавая чувствительные воздушные завихрения, в его боксерских руках точно ласточки порхали кружки. Шапки пены сидели на них, как влитые. Суровое достоинство, с которым Кеша выполнял свою работу, вызывало у большинства клиентов тихую дрожь в коленях. Заговаривали с ним редко; честно обменяв свои 25 копеек на смирившуюся и переставшую порхать кружку, почти каждый удалялся в торжественном молчании. Высказать вслух сомнения в первозданности напитка мог только человек начисто лишенный всяких моральных принципов и инстинкта самосохранения.
Бархат слушал приятеля вполуха, и его откровения были чем-то вроде солоноватой закуски к пиву. Сам Бархат пиво никогда не закусывал, да и пил его в небольших количествах, мелкими осторожными глотками, холодное или теплое - все равно, чем вызывал негодование товарищей, считавших, что Бархат просто путает пиво с коньяком.
- Вот за спиной у тебя ярчайший пример обаятельного, совершенно самодостаточного полового гангстеризма, - приятель легко кивал в сторону ничего не подозревающего Кеши. - Счастье его состоит в том, что у него нет никаких таких особых заморочек по отношению к женщинам...
- Каких таких никаких заморочек?
- Ну, если тебе так угодно - комплексов, что ли? Хотя это не совсем уместное слово в данном случае. Дело даже не в том, что человек взвешивает или не взвешивает свои поступки по отношению к женщинам. Отношения с ними его не то чтобы не волнуют, они как бы сами собой разумеющиеся, а, следовательно, не стоят затрат серого вещества. Он не задумывается о смысле секса. Не задумывается, заметь, также как и ты, но по-другому. Его бессмысленность иного рода.
В июньской пивной собственный голос казался Бархату неуместным, как шелест сентябрьского ветра.
- Да, говорю я, проблема сексуальности не является для Кеши предметом для размышлений, также как она не является проблемой для кроликов, сусликов и прочей живности... Ха, ха, говорю я в то же время. Зачем Кеше задумываться и тратить и без того резко ограниченный запас все того же серого вещества, если у него изначально верные установки, от природы верные?!
- И в чем же они заключаются?
- Да ни в чем! Курица - не птица, баба - не человек, - вот его единственный принцип в отношении с женщинами. Поэтому у него все просто. Они сами летят к нему, как мухи на..., ну или как бабочки к огню. Их не слишком замысловатую дамскую природу неумолимо влечёт его животный магнетизм Ему остается только взять любую понравившуюся ему самку, тащить в свою берлогу, где делать с ней все, что душе угодно. Хоть в бараний рог скручивать, хоть черепаху делать, хоть бобра... К вящему взаимному удовольствию, - приятель наслаждался своей речью не меньше, чем пивом. - И заметь, что при этом он не нуждается ни в каких дополнительных средствах. Тем более в биноклях.
Бархат опустил полупустую кружку на жирную пластиковую поверхность столика невыносимо медленно, но все равно - резкий звук удара превосходила все ожидания. Приятель, наверное, впервые за вечер поднял глаза и недоуменно покосился на Бархата.
- Разве это бархатное, - сказал Бархат, глядя в кружку, словно надеялся найти в хлебаемой жидкости что-то приятно родное, созвучное его прозвищу, а нашел только дохлого таракана, - это в лучшем случае "жигулевское", да еще и порядком разбавленное.
В переводе сказанная им фраза означала: "Убью эту Ариану. И когда она успела разболтать?".
У выхода его рикошетом достала внезапная и зловещая Кешина ухмылка, адресованная двум извивающимся девицам за широким окном пивного заведения. Девицы зазывно щекотали пальчиками воздух. В их кошачьих глазах стекленела похоть.
Вечер был пуст, как бутылка, стоящая у балконной двери. В углу дивана сидел Бархат в излюбленной позе "пассажира, отставшего от Титаника и теперь прислушивающегося к тихому ропоту океана". По стенам ползли густые пятна тополиных теней, натыкаясь друг на друга, подрагивая, кувыркаясь, подпрыгивая, сползали вниз, на пол, где продолжали дурашливую игру, забавляющую ленивый взор единственного зрителя, способного оценить незатейливое светопреставление.
Квартира была пуста. Ее ничуть не наполняло присутствие оцепенения, которое источал Бархат. Оцепенение не имело ни формы, ни веса, ни запаха, ни вкуса, ни цвета. За окном переговаривались люди и автомобили, крутилась пыль, изредка сновали бывшие и настоящие домашние животные, вдоль осторожного потока ветра с достоинством плыли иссушенные деревья, - все находилось в движении и производило впечатление жизни, но поскольку - бессмысленный трепет пыли и белковых тел не стоил внимания Бархата - ни звуки, ни образы улицы ничуть его не волновали, и значит, не имел никакого отношения к жизни.
Пустую квартиру не мог наполнить и сам Бархат, обладавший достаточно четкими формами упитанного тела, внушительным ростом и не менее внушительными размерами головы, рук, ног и всех остальных частей тела. Но физические показатели Бархата не имели значения, поскольку все органы бездействовали почти совершенно. Было в этом что-то сродни мудрому искусству индийских аскетов, несмотря на то, что о хатха-йоге Бархат имел смутное представление: способность к отрешенности входила в набор его природных свойств. Правда, раньше, до того, как в руки Бархату попалось бинокулярное чудище, оно, это свойство не играло роль первой скрипки, да и самим хозяином вряд ли ценилось по достоинству. Зато теперь...
С недавних пор Бархат редко слушал музыку в одиночку. Редко перелистывал страницы книг, впитавших соки чужой фантазии, при дневном свете; при искусственном, если его пальцы и касались каких-либо страниц, то только тех, которые радовали глаз стройностью поэтических столбцов.
Слишком большее нечто заполняло самого Бархата, всю его внутреннюю, невидимую миру полость; слишком большое и слишком значительное, чтобы оказаться - пусть даже на самое короткое время - менее увлекательным, чем пустопорожняя суета за окном или проявления чужого гения. Нечто подступало к горлу, состояло из переживаний, волнений и страхов, тщательно замешанных на ожидании грядущего вечернего спектакля - он мог преспокойно сорваться и для этого нашлась бы тысяча причин. Нечто плескалось внутри Бархата, как в неуклюжем, но тончайшем сосуде.
Будь у Арианы чуть больше воображения, она увидела бы в углу дивана не постылого и любимого Бархата, а именно сосуд в голубых прожилках и блестках бродившего в нем ожидания. Но она видела только Бархата, любимого и постылого.
- Ты окончательно рехнулся - двери не запираешь.
Она стояла на пороге комнаты, румяная, немного взлохмаченная уличным ветром-хулиганом. Зарядившаяся солнечным электричеством, копна рыжих волос искрилась, создавая некое подобие ореола. В этот миг ее, с некоторой натяжкой, можно было бы назвать красавицей: темный проем двери скрывал ее безобразные бедра.
- Пришел я только что и выйти собирался снова, - лениво парадируя Потрясающего Копьем, соврал Бархат. - За хлебом.
- Точно, рехнулся. После шести хлеба нет ни в одном магазине. разве что сухари.
Ариана скинула босоножки - почти грациозно, вернулась к входной двери, тщательно ее заперла. Заговорила почти как аристократка:
- Пари готова держать, что кусочек сервелата внес бы разнообразие в твое однообразное существование.
В подтверждение своих слов она вынула из сумки пару свертков.
- Колбаса колбасой, а выпить у меня нечего, - посчитал нужным предупредить Бархат, в то время как Ариана по-хозяйски накрывала стол. Позу он даже не пытался поменять.
- У тебя родители когда возвращаются из отпуска? - как бы невзначай поинтересовалась Ариана, пропустив мимо ушей его слова.
- Недели через три, не раньше. Точно не знаю.
Ненужные вопросы, гурманские приготовления и излишнее волнение, - все говорило о том, что Ариана намерена приступить к решительным действиям. Бархату следовало бы предпринять что-то, по крайней мере что-то предостерегающее сказать безумной девушке, но, с одной стороны, ему просто было смешно (как всегда), а с другой - просто лень.
Из волшебных глубин сумки Арианы появилась на свет бутылка "Каберне", высоко ценимого претендующим на эпикурейство студенчеством.
- Что празднуем-то, милостивая государыня-рыбка?
- Ничего. Просто настроение у меня хорошее. К тебе вот в гости пришла.
- В последнее время я не испытываю чувства голода. Даже не знаю почему.
- Я знаю.
- И почему же?
Ариана молчит, скромно, по-монашески потупившись.
- Лучше открой бутылку, не мне же с ней возиться. Я все-таки - дама.
В какой-то степени она права, и Бархату ничего другого не остается, как приступить к поискам вечно теряющегося штопора. Поиски сумбурны и забавны - отчего-то переворачиваются стулья, слетают со стола тарелки, к счастью не разбившись. Но Ариана, кажется, ничего не замечает.
Наконец вино разлито в бокалы, которые в свою очередь вознесены к потолку.
- Я пью за тебя, - Ариана торжественна как на пионерском посту у вечного огня, - точнее, за все лучшее, что в тебе есть и что ты до сих пор не сумел уничтожить.
- То есть за мои здоровые легкие некурящего?
Но Ариана уже выпила.
Некоторое время проходит в полной тишине. Ариана старательно поедает колбасу. Бархат следит за работой ее челюстей.
- А я хочу выпить за агентство скандальных новостей, которое всеми своими достижениями полностью обязано тебе, милое мое, солнышко мегаполисное.
Ариана даже поперхнуться не смогла достоверно. Она выпила коктейль из оскорбления, сухого вина и пренебрежения, даже не помышляя попросить объяснений. Ей остается одно, перевести разговор в иное русло - ведь не отношения же она пришла выяснять.
- Поставь музыку. Помнишь такую веселенькую, у тебя прошлый раз играла, когда мы с тобой загорали.
Ах, да! Как же он мог забыть такое событие полное деликатной интимности и щекочущей нервы легкой непристойности.
В прошлый понедельник, как раз перед самым экзаменом по сопромату, Ариана явилась предложить поездку на пляж. На пляж? Какой, к чертям собачим, пляж?! Бархат даже опешил - у меня завтра либо Армагедон, либо Холокаст - третьего не дано, если я не сдаю экзамен, "стипу" мне не видать как своих ушей. Сам он стоял перед ней в одних плавках - родственники все-таки, чего стесняться, да и кого - Ариану?! - не смешите. Сам он во время сессии на пляж ездить ленился - далеко, душно, да и прочитать удается от силы одну-две лекции, которые тут же выветриваются из головы под шум волн и плеск пива. С утра до глубокого полудня солнце било прямой наводкой по окнам квартиры; убивая двух зайце, он обычно валялся на балконной кушетке, загорая и зубря сопротивляющийся материал, лишь иногда выбегая к холодильнику, где заранее устанавливался бидон с квасом, или в душ.
Так что же мне одной на пляж ехать? Если хочешь загорать, могу предложить только свою кушетку. И то только в том случае, если не будешь мешать. Не буду, не буду, можешь не сомневаться. Ее голос звенит убедительной медью, в которой слышится не только готовность молчать, но и - если потребуется - готовность к самобичеванию. У Бархата мягкое сердце. Проходи, раздевайся, загорай. Ему даже в голову не приходит, что за буря разыгрывается сейчас в терзаемой сомнениями и страстями душе бедняжки Арианы. Она остается с ним наедине, что само по себе ничего не значит, но нужно (можно?) раздеваться почти совсем под предлогом приема солнечных ванн - и чем все это может кончиться? Пусть они и родственники - но ведь седьмая вода, а он все-таки какой-никакой мужчина, еще неизвестно не захочется ли ему пышного тела Арианы (оно хоть и неказистое, но кто знает, какие идеи могут возникнуть в расплавленных солнцем и сопроматом мужских мозгах). Опасность. Но сколько же в ней приятного в этой опасности. Если полезет - дам ему пощечину. А не полезет... будет дураком. Остается только уповать на то, чтобы расплавленность его мозгов осталась в пределах санитарных норм.
Бархат уже давно сидит на балконе, уткнувшись в конспекты, не забыв предварительно включить магнитофон с новомодными песенками в стиле диско, воодушевление которых проносится мимо него, навсегда застревая в Ариане. Возбужденная и нахальная, она мечется по комнате, разбрасывая одежду и собирая ее в одно место - на спинку стула, - и уже почти окончательно решает загорать "без верха". Она даже расстегнула застежку бюстгальтера, но в этот поворотный момент звучит лишенный всяких сексуальных обертонов голос троюродного братца: "Захвати кваску из холодильника, глотку промочить".
Так несколько часов в полном безветрии и безмолвии на самом солнцепеке сидят- лежат-корчатся, не прикасаясь к друг другу два полуобнаженных, слегка отделенных друг от друга прилипчивыми мелодиями. Саркастический англосаксонский тенорок выводит "The light goes down ", будто издеваясь над самим процессом приема солнечных ванн на раскаленном бетонном пяточке между панельной стеной и балконными перилами, но Бархат не слышит их, а Ариана не понимает. Она спросила бы, что это значит, но ей не позволено открывать рот. Поэтому она героически исходит потом в полном молчании. Как героиня сказки Андерсена. Только вот лебеди ее никогда не прилетят.
Так проходит день. Солнце впопыхах улепетывает за противоположный скат крыши. Нарочито благодушная, вся распаренная и красная Ариана идет в душ, "по рассеянности" оставляя дверь чуть приоткрытой. Бестактный и рассеянный Бархат появляется у ванной комнаты через пару минут, некоторое время тупо созерцает нагое изобилие дальней родственницы; он такой же распаренный и красный, объемистый том прижат к груди. Ариана, скрипя зубы, не замечает наглеца. Но когда, эротично заломив руки за голову в каком-то водоструйном порыве, так чтобы плюшевые очертания ее грудей имели наилучший ракурс, она поднимет глаза, Бархат уже исчез, а дверь плотно прикрыта. Сеанс окончен. Благодарная публика смиренно расходится по домам.
Снова в воздухе истома сладкой музыки, снова ироничный англосакс предупреждает о том, что "гаснет свет", Ариана в поэтической печали стоит у постепенно сереющего окна, Бархат поглядывает на часы.
Когда на дне бутылки остается всего несколько капель и голодная ночь уже торопится заглотить всё и вся в свою утробу (аппетит ее тем более велик, что времени для обжорства у нее почти нет); когда уже надо идти домой, запинаясь и в слезах, или устраивать скандал с битьём посуды, криком в лицо и нежеланием слышать собеседника, обратившегося вдруг мерзкой жабой, которая способна лишь сплевывать яд и жгучую кислоту со своего жала, - когда уже бесполезно ждать, Ариана решается, чувствуя себя, по меньшей мере, жертвой "темного царства", нежной и гибкой, непонятой и оболганной!
- А что если нам с тобой попробовать, - говорит она как бы невзначай, наливая остатки вина в свой бокал. Колодец ее голоса звучит на удивление ровно, и только в незримой его глубине угадывается смятение. - Я посчитала, сегодня можно. Не сомневайся.
Она делает вид, что пьет, глядя на него сквозь мутную влагу и стекло.
Бархат смотрит на часы.
Просторы Родины - необъятны и непостижимы они даже для тех, кто по недосмотру, попустительству или благоволению небес имел неосторожность родиться здесь (что же говорить о тех, кто по глупости или из-за кошачьего любопытства ищет среди здешней необозримости потрясающих его тщедушную душонку новых впечатлений). Просторы Родины с приветливым спокойствием взирают на любого, кто возникает в их пределах и кто покидает их. Просторам Родины все равно, что и как происходит внутри их необъятности, отчего и как проистекает непрекращающееся жизненное копошение, отягощенное или, наоборот, не отягощенное излишним мыслительным напряжением; промозглым ветром тоски веет по всем щелям родных просторов, высказать причину которой нельзя, потому что ее нет, как нет и простого объяснения тому, откуда взялись посреди хрупкой в своей миниатюрности планеты необъятные и непостижимые просторы, с необоримым то замирающим, то закипающим вновь клокотанием страстей внутри их. Возникнуть на этих просторах можно только случайно, от незнания, от беспредельной тупой тоски, отнимающей все душевные силы у тех, кто несет ответственность за продолжение коловращения жизни, даже не подозревая о своей ответственности. Те, кто задумываются над тем, что же происходит, вряд ли похожи на здешних. Подозрительны и они сами и их непривычно осмысленные поступки, более или менее плотно упакованные в целлофан прагматизма. Их трудно любить, они ищут себе подобных и радостно сосуществуют друг с другом, не замечая вокруг себя почти ничего, кроме самих себя и своего целлофана. Девушка, осененная знаменем Щорса, может только догадываться, но не должна, не может знать обо всех тонкостях проявления собственной женской физиологии, иначе она рискует предстать в глазах друзей чем-то вроде марсианского монстра. Бархат именно так и взглянул на свою давнюю подругу, открывая в ней ранее не различаемые ложноножки, щупальца и клешни.
К своему счастью, Ариана была слишком взволнована, чтобы заметить дикий взгляд Бархата. Он и сам вскоре понял свою оплошность - в конце концов, мало ли у кого какие ложноножки, зачем пришельцев смущать?! Сделав вид, будто что-то вспомнил, он кинулся в кухню, отрыл посильнее краны и, радуясь тому, что Ариана не видит, как он прекрасно подражает геометрическому рожестроению, которому он научился у бровастого человечка с аллеи, проворковал оттуда:
- Ариш, ты знаешь, как я к тебе отношусь... Я бы рад... Но не сегодня... Мне надо кое-что обдумать... Может быть, завтра...
Глубокая омутная тишина была ему ответом. Девушка медленно и размеренно, как дуэлянт, подошла к холодильнику, открыла, аккуратным поставила пустой бокал на полочку, прохрипела: "Аста маньяна" и ушла.
Бархат подумал, что не мешало бы ее проводить. Но потом решил, что в таком состоянии Ариана, обычно способная справиться с двумя распоясавшимися пьянчугами, зароет под асфальт не менее десятка хулиганов
Балет начинался. Гасла огромная люстра дня и посторонней шумной бестолковой жизни. В фиолетовом сумраке терялась фальшивая позолота отделки ни к чему не ведущих и ни к чему не обязывающих мыслей, фраз и отношений. Начинался грандиозный спектакль. Бархат сидел в ложе, дрожащий от предвосхищения восторга. На сцене, только для него одного, для единственного поклонника и зрителя два великих актёра приступали к великой пантомиме жизни.
Всё происходило медленно, в каком-то раз и навсегда определённом ритме. Гасился свет, раздвигались шторы-зановес. Зритель никогда не задавался глупым вопросом, для чего, собственно, раздвигается занавес. Обычные люди, наоборот, всегда плотно задёргивали шторы с целью предотвратить всякую возможность вторжения посторонних взглядов в их частный спектакль: они боялись, что пресный, скучный и бездарный он, их спектакль, способен вызывать лишь зевоту и раздражение. Но балет, который созерцал Бархат, не имел к скуке обыденного семейного соития никакого отношения. Для этого балета было очень важно, чтобы светили софиты звёзд, чтобы вселенная могла без лишних усилий принять, растворить и рассыпать на Млечном Пути капли любовной влаги танцовщиков, чтобы те глаза, которые старались уловить каждое содрогание мускулов актёров, не заволакивала слеза напряжения, мешающая ответственному процессу созерцания.
Итак, раздвигались шторы, и при неверном, но всегда откровенном свете ночника с вращающимися внутри него разноцветными рыбками, они начинали раздевать друг друга. Первое действие. Картина первая. Конечно, первый акт был скорее ритуалом, чем импровизацией, но Бархат мог поклясться, что полного повторения не было ни разу. Всегда происходило что-то новое, неожиданное, пусть пустяк - какое-то новое движение проникновения его руки в её трусики (не сзади, например, как всегда, а спереди), пусть незначительное плотоядно-похотливое движение её губ с вызывающе торчащим между ними кончиком языка, когда после решительного сдёргивания брюк происходило чудесное явление его царственного члена.
У Бархата не было под рукой программки, объяснявшей и комментирующей действие, программки, содержащей имена исполнителей. Но ему и не требовалось понимать смысл происходящего: как истинный эстет он получал удивительное удовольствие от возможности чувственного проникновения в самую сердцевину сказки, царящей на сцене. Ему не нужны были настоящие имена исполнителей: он давно - с первого спектакля знание их имён явилось к нему в яркой вспышке сексуального разряда: в приступе необычайного, больше уже никогда не случившегося с ним во время созерцания балета, оргазма он понял, что их имена не могут звучать иначе, как Лесная Колдунья и Орфей. Да, именно так. Имя - вторая сущность, и в их именах, отсвечивающих лучами легенды о неприкаянных гордецах и романтических изгоях, Бархат находил то, к чему тянулась его истерзанная серой беспросветностью дней натура. Конечно, Лесная Колдунья не могла быть Эвридикой, анемичной красавицей из царства мёртвых. В блаженные минуты апофеоза в ней клокотало что-то изумительно звериное, будто вольная рысья душа просвечивала сквозь её смуглую кожу языками неукротимого пламени. И только воплощению Орфея могли принадлежать эти никогда, даже в самые жаркие моменты, не закрывающиеся, всегда устремлённые в лицо любимой тёмные глаза; решительные, но в то же время мягкие, как воск, руки; крепкие, играющие матовыми бликами луны, бёдра.
Когда на них не оставалось ничего, кроме тонкого белого браслета на лодыжке Колдуньи, начиналось второе действие - самое изящное, самое тонкое с точки зрения эстетики, но и самое продуманное. Иной раз Бархат с содроганьем пойманного с поличным вора обжигался искрами взгляда Орфея или спотыкался об озорное выражение глаз проказницы Колдуньи. Но всё происходило настолько стремительно, что испуг Бархата быстро проходил. Продолжая созерцать, он шепотом убеждал себя в том, что ему, мол, показалось, что это просто расшатанная нервная система. То же самое происходило и в следующий раз: он ловил их взгляды, точно доверчивых бабочек, летящих на свет его души, пугался, но тут же успокаивал себя тем, что этого просто не может быть, что ему показалось. К вспышкам томления и испуга, которое обычно сопровождало второе действие, он вскоре привык настолько, что уже просто ждал их с извращенным нетерпением истинного эстета.
Фантазия Орфея не знала границ. Лесная Колдунья во всём следовала за ним, и лишь когда тот подавался изнеможению возбуждения, вырывалась вперёд, придумывая что-нибудь необычное, вряд ли способное возникнуть в быстром, но весьма прямолинейном мужском сознании. Бархату такие моменты нравились особенно. Казалось, что Орфей исчезал окутанный объятьями, поцелуями и ласками партнёрши, как личинка плотным панцирем куколки. В такие моменты на сцене царствовала гибкая спина Колдуньи с тонким пунктиром позвоночника посредине и овальные ягодицы, налитые неизбывной королевской грациозностью. Всё остальное время Орфей, уподобившись Пигмалиону, лепил из любовницы причудливые, почти немыслимые, но великолепные в своём совершенстве фигуры. Особенно Бархату нравилось, когда Орфей придавал Колдунье позу виолончели, держа одну руку на её затылке, другой - лаская нежную розовость между доверчиво распахнутыми ногами; смычок заменял ему собственный рот, алчно впивающийся в сосок одной из грудей. Впрочем, вряд ли авторство этой композиции всецело принадлежало Орфею, - нечто подобное Бархат видел в Эрмитаже, в зале Родена.
В третьем акте актёры отбрасывали разум. Ни о каких фантазиях не могло быть и речи. Подчиненные Её Величества страсти, они сливались в одно существо, которое смущало, потрясало и влекло Бархата. Смущало его то, что одна из составляющих этого существа носила явно мужские черты. Потрясало сила, сквозившая в каждом движении этого существа, неукротимая, дьявольская сила, сравнимая разве что с лавиной Везувия. Влекло Бархата ясное ощущение того, что он такой же, как это существо, точнее его составляющие - чуткий, нежный, решительный, проказливый, сильный, мягкий, сообразительный и абсолютно естественный.
Как только кончался третий акт, гас ночник с рыбками и сцена погружалась в непроглядную темноту.
Но Бархат ещё долго сидел в своём кресле, предаваясь мечтательным погружениям в мизансцены, только сверкнувшие перед его взором. Иногда он думал о той, кто исполняла главную женскую роль.
И откуда бы в городе, посреди бешенного ритма завода по производству амбиций, гордыни, алчности и тщетных надежд, посреди зачумленного миазмами рассудочности и рационализма тесного асфальто-бетонного пространства, было взяться ей, Лесной Колдунье? Какая-то связь прослеживалась с появление в городе лесных великанов - лосей, - случившееся, по рассказам очевидцев, прошлой лютой зимой. Захвативший у тайги приличный кусок пространства, мегаполис продолжал свою ползучую оккупацию, заражая прилегающие к нему леса настороженной безжизненностью. Лесные жители стремились удалиться в глубь родных и кишащих настоящей жизнью чащоб и выгнать их в город могла только какая-то острая необходимость. Такая, например, какая, видимо, заставила саму Лесную Колдунью явится в царство искусственного света, искусственных жилищ, искусственных слов и отношений.
Сессия, при всей её тягомотности, завершилась глухим крещендо последнего экзамена. Мягкое и ровное тепло заполняло всё пространство дня, свободное от зубрежки. Впрочем, прозрачное дневное тепло неспешно разбавлялось туманной алкогольной струей. Укрывшись под сетчатым покрывалом лесного полумрака, на берегу тихого лесного пруда, компания студентов пыталась дать отдых уставшим мозгам.
Бархат с удивительной для себя лёгкостью набрал необходимую для полного расслабления дозу и отполз в тень куста жасмина, лениво наблюдая за тем, как движения и речи соратников по учёбе утрачивают осмысленность и приобретают забавную незавершенность. "Выпьешь?". "Пропущу, пожалуй". "Дело хозяйское. Дёрнем что ли, мужики. Бог с нами и хрен с ними!". И нестройное крещендо содвинутых эмалированных кружек.
Веселье набирало обороты ("А как Петька объяснял Василь Иванычу что такое логика и философия, знаете?"). Солнечный поток неспешно лился на обнаженные плечи. Легкие шалости ветерка ерошили уже высокую, готовую к сенокосу траву, и раскачивали яркие капли цветов, разбрызгивая в пространство разноцветные капли бабочек и прозрачных стрекоз. Среди полуголых студентов чопорно царила, одетая в черное, Ариана, ненароком увязавшаяся за жаждущей алкоголя компанией. Кажется, ее пригласил приятель Бархата.
С утра, не в силах томиться ожиданьем встречи с друзьями, он успел заглянуть к своей любимой бабушке и тайком отхлебнуть браги из огромной бутыли, хранящейся в чулане. Пить ее приходилось мало того, что с оглядкой, но еще и через особую латунную трубку, в использовании которой приятель достиг высокого совершенства. Высоту питейного искусства приятеля Бархат оценил, побывав однажды вместе с ним в гостях у его бабушки. Вкусить легендарной бражки в полной мере ему помешала его природная неловкость, всегда служившая определенным препятствием для использования шпаргалок, в тот раз усугубленная еще и смятением перед удивительными способностями бабушкиного внука.
Бархату было скучно думать о том, что в приглашении Арианы на пикник решающую роль сыграла полупьяная похотливость приятеля. Гораздо интересней казалось находить триста сходств и различий с реальной картиной перед глазами (полуголые разнузданные юноши и сдержанная, почти не пьющая, Ариана в полном облачении) и изящной композицией "Завтрака на траве". Кроме того, он нашел весьма здравой мысль о том, что колорит зримой реальность приближается к великолепию красок Ренуара, и совершенно и впал в дрему.
Сон в летний полдень.
Снилось ему изящное великолепие невероятного. К нему тянулась пара тонких бледных рук. Ее рук - Лесной Колдуньи. Его лицо приятно щекотали мягкие длинные волосы - ее волосы. И ее лицо закрывало от него небо и звезды, весь посторонний мир, лишенный какого-либо смысла. Он не мог видеть, но странным образом все-таки видел другую пару рук, крепких смуглых мужских рук, тянувшихся к талии Лесной Колдуньи. Руки, сочетавшие в себе аристократическое изящество и победоносную решимость. могли принадлежать только ему - Орфею. Теперь их было трое. Теперь исчезли невидимые визуальные нити, соединявшие их. Теперь их связь стала осязаемой, телесной. Движения чресл Орфея мягко передавались бедрам Лесной Колдуньи и тончайшими судорогами переливались в мышцы Бархата. Втроем они создавали, властвовали и подчинялись одному и тому же ритму, завораживающему совершенством первозданности. Тело Лесной Колдуньи источало дурманящие запахи дикого леса, и они тонули в них, растворялись в них, распадались на прозрачные лепестки и радужные брызги, кружили друг над другом и сливались в единое, невыносимо ослепительное облако, которое, даже являясь его частью, Бархат все-таки мог обнять, прижать к груди и задохнуться, от невыразимой, проистекающей из самых тайных глубин естества, нежности.