Эротические истории

Вы будет смеяться, но я родился Одессе. Я молчу за все остальное, но меня часто спрашивают: "Ты еврей?" "Нет, - отвечаю я с грустью, - к сожалению нет. Я странная смесь поляка, немца, украинца и русского. Но я родился в Одессе, вам это не подойдет?"
Я родился на 16-й станции фонтана, где море до сих пор относительно чистое. (Только не спрашивайте относительно чего, - я боюсь вам не понравится то, что вы услышите в ответ) И там я узнал, что такое настоящий одессит. "Как Жванецкий?" - скажете вы и таки будете неправы. Мишанька, конечно, родился в Одессе, но он свалил оттуда, потому что его плохо кормили. Где вы видели сытого одессита? Мне даже как-то смешно на вас.
Нет, мы с дядей Мишей рванули туда, где об нас заботятся, где больше красной рибы и меньше улыбок. И если мне говорят, что я одессит, я честно отвечаю: "Вы не так меня поняли. Я просто там родился. Но это ведь тоже чего-нибудь стоит..."
Как и всякого ненормального, меня всегда с неудержимой силой тянуло в те места, откуда я родом. И однажды я таки поехал, бросив жену (я тогда еще был женат), дела, важные встречи и все, что заставляло откладывать мою поездку еще на месяц. Я сел в первый попавшийся поезд, плюнул на скользкий от дождя московский перрон и поехал.
- Домой? - спросила меня проводница.
- Домой, - легко согласился я.
И вспомнил анекдот:
"На одесском вокзале толстая тетка с чемоданами высовывается в дверь прибывшего поезда и кричит:
"Носильник!!! Потаскун!!! Иди сюда, будешь иметь меня первой!""
"Правда, это вам анекдот, а в Одессе это жизнь.
Чуть ли не впервые в жизни я ехал в СВ. Вы не ездили в СВ? Тогда вы меня не понимаете. Немедленно прекратите читать. А, впрочем, читайте раз начали.
Моей соседкой оказалась хриплая девушка, которая ругала Москву с ее билетными кассами в которых билеты только в общий и СВ, московские цены, приставучих бл#$%нов-кавказцев и меня. Девушку, как я потом узнал, звали Машей и ездила она в столицу сбывать орехи собранные у бабки в деревне под Раздельной. Теперь же Маша, уставшая ждать у касс хотя бы плацкарта, ехала в Одессу, потратив на билет половину собственных денег заработанных ценою недельного каторжного труда.
- А ты приставать не будешь? - вдруг спросила она, слегка успокоившись.
- Я не приставучий!
- Смотри мне, без глупостев.
Это "глупостев" сделало со мной что-то такое, что мне захотелось плакать и смеяться, я вдруг понял, что мне безумно нравиться еще минуту назад абсолютно неинтересная Маша, что я, пожалуй, к ней таки пристану и что я действительно еду домой.
- Маша, а как ты посмотришь если я предложу тебе сходить в ресторан? - ляпнул я через некоторое время.
- А как ты посмотришь, если я скажу, что у меня нету денег?
- Очень положительно, я угощаю.
- Идиёт! - констатировала Маша. - А в общем-то пойдем. Выйди в коридор я переоденусь. Не в джинсах же мне идти...
- Да ладно тебе. Это ж не "Националь", - улыбнулся я.
- Выйди, а то пойдешь один.
И я вышел, я стоял и смотрел в окно, пока меня не тронули за плечо. Я обернулся и застыл на месте. Передо мной стояла эффектная блондинка в облегающем черном платье, успевшая где-то сделать прическу. Да с такой можно что в "Националь", что в "Максим":
- Так мы идем куда-нибудь или это была неумная шутка? - спрашивает Маша.
- Угадай с трех раз.
И мы идем.
Ну что сказать - я весь вечер лез из кожи вон, чтобы поддерживать имидж светского парня. Но она, она так изменилась за те пару минут, в которые переодевалась. Ее хриплый голос приобрел безумное очарование, черты - недоступность, жесты - величественность.
Ночь. Мы в темном купе. Я держу Машу за руку и читаю ей стихи свои и чужие вперемежку. Мне безумно хочется поцеловать ее тонкие пальцы, но я не смею. Я вообще несмелый от природы. А тут рядом что-то неземное...
- Ты и вправду не приставучий, - говорт Маша.
- К сожалению, - вздыхаю я.
- А я вот, кажется, приставучая, - сообщает она.
Меня бьет мелкая дрожь. Я не понимаю, что со мной происходит.
- Ты дрожишь, - говорит она и я вижу в бликах света, падающего из окна ее улыбку.
- Глупо, правда?
- Хочешь я тебя обниму и ты согреешься, - говорит она так естественно, что в этих словах не слышится ни капли фальши и пошлости.
- Очень, - произношу я одними губами. Так что меня совсем не слышно, но она слышит, или не слышит, но все равно обнимает меня и все погружается в розовый туман, в нереальное пространство без времени. Где есть только она, только ее губы, руки, кожа... Я перестаю существовать, я умираю сладкой смертью всякий раз, когда касаюсь ее.
Приходит утро. И опять передо мной Маша в своих слегка мешковатых джинсах.
- Приехали уже, минут пять осталось... Прощаться пора...
- Подожди... Какое прощаться... Как прощаться?
- Да, - говорит она, словно не слыша, - ты на перрон не выходи сразу, пожалуйста. Меня муж будет встречать.
И поезд остановился. Я сидел и смотрел на закрытую дверь. Я пытался убедить себя, что все произошедшее только сон. Я очень старался убедить себя в этом.
Но так и не смог.